Какие характеристики свойственны бытовому художественному пространству гоголя. Индивидуальный стиль гоголя и его характерные особенности

Особенности повествования в повести Н.В.Гоголя «Шинель»

ОСОБЕННОСТИ ПОВЕСТВОВАНИЯ В ПОВЕСТИ Н.В. ГОГОЛЯ
"ШИНЕЛЬ"
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ 3
1. Историческая справка 4
2. Особенности раскрытия идеи повести 5
3. Характерные особенности повествования 6
4. Образ "значительного лица" в повести 9
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 12
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 13
ВВЕДЕНИЕ
Среди замечательных деятелей русской и мировой культуры почетное место принадлежит Николаю Васильевичу Гоголю. Гениальный мастер поэтического слова, он создал великие произведения, покоряющие глубиной и правдивостью своих образов, силой творческого обобщения жизни, художественным совершенством.
Известно, что произведения великих писателей по глубине содержания, смыслу художественных образов далеко выходят за пределы того исторического времени, когда они появились. Крупнейшие художественные создания живут века и тысячелетия, вызывая интерес к себе многих поколений читателей, доставляя им эстетическое наслаждение. Происходит это потому, что творческие обобщения выдающихся художников слова освещают общечеловеческие проблемы, помогают людям разных исторических периодов понять многие, весьма несходные между собой явления жизни.
Каждая новая эпоха по-своему судит о писателе, воспринимая в его творчестве близкие ей художественные начала. Историческое бытие литературных явлений отличается большой сложностью. Тут нередко периоды широкого интереса к писателю, его произведениям сменяются десятилетиями и даже столетиями снижения или угасания заинтересованности в них. При всем том на протяжении времени происходит процесс постепенного раскрытия художественного потенциала классических творений. В возникновении этого потенциала решающая роль принадлежит таланту, индивидуальности художника, его связям с действительностью. Именно поэтому выяснение места писателя в движении жизни, в развитии общества, литературы весьма важно не только для понимания его своеобразия, но и для выяснения судеб его творчества. Игнорирование исторического подхода к художественному наследию порождает субъективизм, всякого рода произвольные суждения и "концепции".
1. Историческая справка
Мысль о "Шинели" возникла впервые у Гоголя в 1834 году под впечатлением канцелярского анекдота о бедном чиновнике, ценой невероятных усилий осуществившем свою давнюю мечту о покупке охотничьего ружья и потерявшем это ружье на первой же охоте. Все смеялись над анекдотом, рассказывает в своих воспоминаниях П. В. Анненков. Но в Гоголе эта история вызвала совсем иную реакцию. Он выслушал ее и в задумчивости склонил голову. Этот анекдот глубоко запал в душу писателя, и он послужил толчком к созданию одного из лучших произведений Гоголя.
Работа над "Шинелью" была начата в 1839 году за границей и вчерне закончена весной 1841 года. Первоначально повесть называлась "Повесть о чиновнике, крадущем шинель".
"Шинель" занимает особое место в цикле петербургских повестей. Популярный в 30-х годах сюжет о несчастном, забитом нуждой чиновнике был воплощен Гоголем в произведение искусства, которое Герцен называл "колоссальным".
Своей повестью Гоголь прежде всего отмежевался от характерной для реакционных писателей 30-х годов разработки сюжета о бедном чиновнике, являвшемся у них мишенью для насмешек и пошлого зубоскальства. Полемический адрес был указан Гоголем совершенно ясно: Башмачкин "был то, что называют вечный титулярный советник, над которым, как известно, натрудились и наострились вдоволь разные писатели, имеющие похвальное обыкновенье налегать на тех, которые не могут кусаться".
2. Особенности раскрытия идеи повести
"Шинель", как и другие повести Гоголя об униженном человеке, находится в преемственной связи с пушкинским "Станционным смотрителем". Опираясь на творческий опыт Пушкина, Гоголь создавал в петербургских повестях глубоко оригинальные художественные обобщения. В центре внимания автора "Станционного смотрителя" было изображение острых столкновений "маленького" человека со знатными, сильными мира сего, столкновений, которые имели своим результатом крушение счастья героя. Гоголь шире отразил социальное неравенство "маленьких" людей, показав не только их беззащитность, но и суровую борьбу за повседневное существование. Изображение жизненной судьбы героев у Гоголя неразрывно сливается с раскрытием постоянного общественного гнета, который, обрекая "маленького" человека на страдания, безжалостно уродует его, стирая живую человеческую индивидуальность.
Тот глубокий драматизм, которым проникнута "Шинель", выявляется, с одной стороны, в обрисовке обыденного и-с другой-в показе "потрясений" героя. На этом внутреннем столкновении и строится прежде всего развитие сюжета в повести. "Так протекала мирная жизнь человека, который с четырьмястами жалованья умел быть довольным своим жребием, и дотекла бы, может быть, до глубокой старости, если бы не было разных бедствий, рассыпанных на жизненной дороге не только титулярным, но даже тайным, действительным, надворным и всяким советникам". Рассказ о приобретении шинели- это повседневность, раскрытая в ее драматическом напряжении. Обыкновенное, заурядное явление предстает в виде "бедствия"; незначительное событие, как в фокусе, концентрирует в себе отражение существенных сторон действительности.
Напряженность и драматизм этих столкновений делают органичным финал повести, в который автор вводит фантастику. Фантастика в "Шинели" является необходимым элементом раскрытия основной идеи повести.
3. Характерные особенности повествования
"Шинель" принадлежит к числу тех произведений, в которых писатель прибегает к приему повествования от имени рассказчика. Но рассказчик в "Шинели" вовсе не похож на Рудого Панька, несущего с собой особую, резко выраженную манеру повествования; он не похож и на рассказчика из повести о ссоре, отличающегося яркой "характерностью". В "Шинели" рассказчик не выдвинут на первый план, но в то же время этот образ ясно ощущается в повести. "Где именно жил пригласивший чиновник, к сожалению, не можем сказать; память начинает нам сильно изменять, и все, что ни есть в Петербурге, все улицы и дома слились и смешались так в голове, что весьма трудно достать оттуда что-нибудь в порядочном виде". Сохраняя черты некоторого внешнего простодушия, рассказчик в "Шинели" далек от "непосредственности" повествователей, принадлежащих к патриархальному мирку.
"Шинель" написана отнюдь не в приемах сказа; тем не менее в ряде мест Гоголь тонко отмечает языковые особенности рассказчика: "...родился Акакий Акакиевич против ночи, если только не изменяет память, на 23 марта... Матушка еще лежала на кровати против дверей, а по правую руку стоял кум, превосходнейший человек, Иван Иванович Ерошкин, служивший столоначальником в сенате, и кума, жена квартального офицера, женщина редких добродетелей, Арина Семеновна Белобрюшкова"; "в таком состоянии Петрович обыкновенно очень охотно уступал и соглашался, всякий раз даже кланялся и благодарил. Потом, правда, приходила жена, плачась, что муж-де был пьян и потому дешево взялся; но гривенник, бывало, один прибавишь, и дело в шляпе".
Образ рассказчика несет в себе ясно выраженное сочувствие незнатному, простому человеку. Рядом с этим писатель в отдельных эпизодах повествования высказывает и в прямой, непосредственной форме свое отношение к герою произведения. Это и определяет ту лирикопатетическую струю повести, которая выявляется и в словах о жестоком "бесчеловечье", и в размышлениях в связи со смертью Акакия Акакиевича ("исчезло и скрылось существо").
Создавая "Шинель", Гоголь опирался на свои громадные творческие завоевания в использовании богатств народного языка. В отличие от ряда других своих произведений, писатель в этой повести почти не обращался к живописно-конкретному описанию быта, "окружения" героя, которое давало возможность ярко очертить его психологический облик. Важнейшая творческая задача, которую ставил перед собой Гоголь в "Шинели", заключалась раньше всего в том, чтобы выпукло показать микроскопический мир униженного героя, а затем уже охарактеризовать отношения подавленного человека с окружающим его социальным миром. Последовательно осуществляя эту творческую задачу, Гоголь добивался поразительной концентрированности словесного выражения, необычайной меткости художественного слова. "Там, в этом переписыванье, ему виделся какой-то свой разнообразный и приятный мир. Наслаждение выражалось на лице его;
некоторые буквы у него были фавориты, до которых если он добирало я, то был сам не свой: и подсмеивался, и подмигивал, и помогал губами, так что в лице его, казалось, можно было прочесть всякую букву, которую выводило перо его ".
Богатство и меткость гоголевской метафоры составляег неотъемлемую особенность описания действий героя, событий его жизни. "Акакий Акакиевич с некоторого времени начал чувствовать, что его как-то особенно сильно стало пропекать в спину и плечо, несмотря на то, что он старался перебежать как можно скорее законное пространство. Он подумал, наконец, не заключается ли каких грехов в его шинели. Рассмотрев ее хорошенько у себя дома, он открыл, что в двух, трех местах, именно на спине и на плечах, она сделалась точная серпянка". Метко найденное слово, выразительная метафора очень часто как бы подводят итог целому повествовательному эпизоду. "Он возвратился домой в самом счастливом расположении духа, скинул шинель и повесил ее бережно на стене, налюбовавшись еще раз сукном и подкладкой, и потом нарочно вытащил, для сравненья, прежний капот свой, совершенно расползшийся. Он взглянул на него, и сам даже засмеялся: такая была далекая разница! И долго еще потом за обедом он все усмехался, как только приходило ему на ум положение, в котором находился капот".
Характеризуя реальное место героя в общественной жизни, его отношение к действительности, писатель широко пользуется приемом внутренних сопоставлений, который становится организующим началом и в построении самого предложения, в отборе его лексического состава. "Если бы соразмерно его рвению давали ему награды, он, к изумлению своему, может быть, даже попал бы в статские советники; но выслужил он, как выражались остряки, его товарищи, пряжку в петлицу да нажил геморрой в поясницу".
Внутренние сопоставления в повествовательной речи "Шинели" отличаются большим разнообразием, они строятся на столкновении воображаемого и действительного, возвышенного и прозаического. "Огонь порою показывался в глазах его, в голове даже мелькали самые дерзкие и отважные мысли: не положить ли точно куницу на воротник". Или: "Благодаря великодушному вспомоществованию петербургского климата, болезнь пошла быстрее, чем можно было ожидать, и когда явился доктор, то он, пощупавши пульс, ничего не нашелся сделать, как только прописать припарку, единственно уже для того, чтобы больной не остался без благодетельной помощи медицин
Использование внутренних сопоставлений в структуре предложения или целой группы предложений нередко соединяется с подчеркиванием, "обыгрыванием" одного ударного слова. "Акакий Акакиевич если и глядел на что, то видел на всем свои чистые, ровным почерком выписанные строки, и только разве если, неизвестно откуда взявшись, лошадиная морда помещалась ему на плечо и напускала ноздрями целый ветер в щеку, тогда только замечал он, что он не на середине строки, а скорее на середине улицы".
4. Образ "значительного лица" в повести
"Игру" слов Гоголь блистательно использует для выразительной характеристики героев, явлений социальной, действительности. В этом смысле очень интересно то раскрытие различных смысловых оттенков слова "значительный", которое предстает в описании "значительного лица". "Нужно знать, что одно значительное лицо недавно сделался значительным лицом, а до того времени он был незначительным лицом. Впрочем, место его и теперь не почиталось значительным в сравнении с другими, еще значительнейшими. Но всегда найдется такой круг людей, для которых незначительное в глазах прочих есть уже значительное. Впрочем, он старался усилить значительность многими другими средствами". Сопоставление в разных связях "значительного" с "незначительным" придает иронический характер рассказу о высокопоставленной особе.
В сатирических целях Гоголь с большим мастерством соединяет, казалось бы, исключающие друг друга смысловые значения слов и достигает при этом замечательного эффекта. "В полиции сделано было распоряжение поймать мертвеца, во что бы то ни стало, живого или мертвого, и наказать его, в пример другим, жесточайшим образом". Постоянная формула ревнителей порядка о поимке и наказании виновных предстает здесь в своей комической нелепости.
В образе "значительного лица" показана жестокость представителей власти и закона. Рисуя оскорбления, которым Акакий Акакиевич подвергался в департаменте, Гоголь показал, "как много в человеке бесчеловечья, как много скрыто свирепой грубости в утонченной и образованной светскости".
Гоголь создает сатирически обобщенный тип человека - представителя бюрократической власти России. Не существенна его должность, это начальство вообще. Так, как оно ведет себя с Башмачкиным, ведут себя все "значительные лица".
Сцена у генерала является идейной кульминацией повести. Здесь с наибольшей силой показана социальная трагедия "маленького человека" в условиях самодержавной России.
Характерно то, что Гоголь не дает даже имени этому своему герою. В отличие от Башмачкина и Петровича, "значительное лицо" изображено сатирическими красками: "Приемы и обычаи значительного лица были солидны и величественны, но не многосложны. Главным основанием его системы была строгость. "Строгость, строгость и-строгость", - говаривал он обыкновенно и при последнем слове обыкновенно смотрел очень значительно в лицо тому, которому говорил... Обыкновенный разговор его с низшими отзывался строгостью и состоял почти из трех фраз: "Как вы смеете? Знаете ли вы, с кем говорите? Понимаете ли, кто стоит перед вами?"
В своих отношениях с "низшими", в своей общественной практике "значительное лицо" выражает господствующие "нормы"; его личные качества не играют при этом сколько-нибудь существенной роли. "Он был в душе добрый человек, хорош с товарищами, услужлив...", "но как только случалось ему быть в обществе, где были люди хоть одним чином пониже его, там он был просто хоть из рук вон".
Олицетворение грубой и жестокой силы, "значительное лицо" заботится лишь о незыблемости "основ", о том, чтобы не было и намека на вольные мысли. Обращение Башмачкина к "значительному лицу" за помощью вызывает гнев высокопоставленной особы. Когда Башмачкин робко замечает: "...я ваше превосходительство осмелился утрудить потому, что секретари того... ненадежный народ..." - на него обрушивается буря негодования. "Что, что, что?-сказал значительное лицо.-Откуда вы набрались такого духу? откуда вы мыслей таких набрались? что за буйство такое распространилось между молодыми людьми против начальников и высших!"
Весьма сильное впечатление, которое производит это распекание на Башмачкина, вызывает полное удовлетворение "значительного лица". Он упоен мыслью о том, "что слово его может лишить даже чувств человека".
Сцены, рисующие "значительное лицо", расширяют и обобщают то воздействие общественного уклада, которое предопределило течение всей жизни Акакия Акакиевича, привело его к гибели. В одной из редакций "Шинели" содержатся следующие строки: "А мы, однако ж, оставили совершенно без внимания главную причину всего несчастья, именно значительное лицо". Несомненно, что это место было видоизменено писателем под давлением цензурных требований, в печатном тексте оно приобрело иную редакцию. "Но мы, однако же, совершенно оставили одно значительное лицо, который, по-настоящему, едва ли не был причиною фантастического направления, впрочем, совершенно истинной истории".
Встреча Башмачкина со "значительным лицом" показана в "Шинели" как столкновение не с дурным человеком, а с "обычным" порядком, с постоянной практикой "власть имущих". Башмачкин страдает не от бесчеловечности отдельных людей, а от того бесправия, в которое он поставлен своим общественным положением. Изображая в "Шинели" "маленького" человека, Гоголь выступал как великий гуманист. Гуманизм его носил не абстрактно-созерцательный, а действенный, социальный характер. Писатель защищал права тех людей, которые лишены их в обществе. Слова "я брат твой" явились отражением идей социальной справедливости, общественного равенства.
Акакий Акакиевич нарисован человеком, который покорно несет свой тяжелый крест в жизни, не поднимая голоса протеста против жестокостей общества. Башмачкин - жертва, не сознающая трагичности своего положения, не задумывающаяся над возможностью иной жизни. В первоначальной редакции эпилога повести писатель с горечью отмечал покорность судьбе, безропотность Башмачкина. "Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное и никому не дорогое, ни для кого не интересное, даже не обратившее на себя взгляда естествонаблю-дателя и только покорно понесшее канцелярские насмешки и никогда во всю жизнь свою не изрекшее ропота на свою участь и не знавшее, есть ли на свете лучшая участь".
"Смирение" героя "Шинели" отнюдь не означало примирения Гоголя с действительностью. Показывая героя в качестве безропотной жертвы общества, писатель выражал свой смелый протест против социального порядка.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Основанные на принципах реализма и демократического гуманизма, художественные произведения Гоголя оказали огромное влияние на развитие общественного самосознания, духовной культуры России и других стран. Его творчество явилось значительным действенным фактором в росте передовой общественной мысли
Литературной деятельности Гоголя были свойственны идейные и творческие противоречия, особенно сильные в последний период его жизни. Противоречия эти часто использовались и используются в наше время для того, чтобы истолковать жизненный и литературный путь Гоголя, его художественное наследие в духе откровенного консерватизма. Однако такого рода истолкования вступают в непримиримый конфликт с истиной. Основное направление творческой деятельности Гоголя имело своим источником не ложные воззрения, которые так или иначе сказались в его произведениях, а прогрессивные, освободительные идеи, столь ярко в них выраженные. Не предрассудки и заблуждения определяли содержание, сущность творческих созданий писателя, а их глубинная жизненная правда, замечательные художественные открытия, осуществленные им.
Реалистические шедевры Гоголя представляют собой крупный вклад в сокровищницу русской и мировой литературы. Художественные обобщения, созданные писателем, стали достоянием всего прогрессивного человечества, вызывают к себе живейший интерес читателей различных национальностей. Гоголь смело утверждал новые творческие принципы, которые оказали широкое влияние на литературу, получили свое дальнейшее развитие в произведениях выдающихся русских писателей и писателей других стран.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Машинский С. Художественный мир Гоголя. М. : "Просвещение", 1971
2. Н.В. Гоголь: История и современность: К 175 - летию со дня рождения/Сост. В.В. Кожинов, Е.И. Осетров, П.Г. Паламарчук. - М.: Сов. Россия, 1985.
3. Храпченко М. Б. Николай Гоголь. Литературный путь. Величие писателя. - М. Современник, 1984.

Работа на этой странице представлена для Вашего ознакомления в текстовом (сокращенном) виде. Для того, чтобы получить полностью оформленную работу в формате Word, со всеми сносками, таблицами, рисунками, графиками, приложениями и т.д., достаточно просто её СКАЧАТЬ.

Гоголь начал свою творческую деятельность как романтик. Однако он обратился к критическому реализму, открыл в нем новую главу. Как ху-дожник-реалист, Гоголь развивался под благородным влиянием Пушкина, но не был простым подражателем родоначальника новой русской литературы.

Своеобразие Гоголя было в том, что он первым дал широчайшее изо-бражение уездной помещичье-чиновничьей России и «маленького чело-века», жителя петербургских углов.

Гоголь был гениальный сатирик, бичевавший «пошлость пошлого чело-века», предельно обнажавший общественные противоречия современной ему русской действительности.

Социальная направленность Гоголя сказывается и в композиции его произведений. Завязкой и сюжетным конфликтом в них являются не лю-бовные и семейные обстоятельства, а события общественного значения. При этом сюжет служит лишь поводом для широкого изображения быта и раскрытия характеров-типов.

Глубокое проникновение в суть основных общественно-экономических явлений современной ему жизни позволило Гоголю, гениальному худож-нику слова, нарисовать образы огромной обобщающей силы.

Целям яркого сатирического изображения героев служит у Гоголя тща-тельный подбор множества подробностей и резкое их преувеличение. Так, например, созданы портреты героев «Мертвых душ». Эти подробности у Гоголя преимущественно бытовые: вещи, одежда, жилье героев. Если в романтических повестях Гоголя даны подчеркнуто живописные пейзажи, придающие произведению определенную приподнятость тона, то в реали-стических его произведениях, особенно в «Мертвых душах», пейзаж яв-ляется одним из средств обрисовки типов, характеристики героев.

Тематика, социальная направленность и идейное освещение явлений жизни и характеров людей обусловили своеобразие литературной речи Го-голя. Два мира, изображаемые писателем, — народный коллектив и «существователи» — определили, основные особенности речи писателя: его речь то восторженна, проникнута лиризмом, когда он говорит о народе, о родине (в «Вечерах...», в «Тарасе Бульбе», в лирических отступлениях «Мертвых душ»), то становится близка к живой разговорной (в бытовых картинах и сценах «Вечеров...» или в повествованиях о чиновно-помещичьей России).

Своеобразие языка Гоголя заключается в более широком, чем у его пред-шественников и современников, использовании простонародной речи, диалектизмов, украинизмов. Материал с сайта

Гоголь любил и тонко чувствовал народно-разговорную речь, умело при-менял все оттенки ее для характеристики своих героев и явлений общест-венной жизни.

Характер человека, его социальное положение, профессия — все это необычайно отчетливо и точно раскрывается в речи персонажей Гоголя.

Сила Гоголя-стилиста — в его юморе. В своих статьях о «Мертвых ду-шах» Белинский показал, что юмор Гоголя «состоит в противоположности идеала жизни с действительностью жизни». Он писал: «Юмор составляет могущественнейшее орудие духа отрицания, разрушающего старое и подготовляющего новое».

Основоположник русской реалистической прозы Н. В. Гоголь привил русскому обществу вкус к живым, образным, метким выражениям русского языка, к употреблению таких слов, форм и выражений, которые были характерны для речи простого народа. Известный критик В. В. Стасов писал: «...восторг от Гоголя - ни с чем не сравним. Его повсюду читали точно запоем. Необыкновенность содержания, типов, небывалый, неслыханный по естественности язык, отроду еще неизвестный никому юмор - все это действовало просто опьяняющим образом. С Гоголя водворился на Руси совершенно новый язык; он нам безгранично

нравился своей простотой, силой, меткостью, поразительной бойкостью и близостью к натуре. Все гоголевские обороты, выражения быстро вошли во всеобщее употребление... Вся молодежь пошла говорить гоголевским языком» .

Живой, разговорный язык русского народа, отраженный в произведениях Гоголя во всей его полноте и красе, в сочетании с элементами литературного языка определил характер народности языка про- Николай Васильевич изведений писателя. Народность го-

Гоголь голевского творчества органично

(1809-1852) сочетает в себе субъективное и объективное, реальное и вымышленное, рациональное и эмоциональное, лирическое и прозаическое, смешное и печальное, ужасное и прекрасное. Эти грани категории народности «являются не только характерными признаками русских народных свойств и “начал”, но они... и внутренне объединились в национальном характере русского народа» :

Я, признаюсь , не понимаю, для чего это так устроено , что женщины хватают нас за нос так же ловко, как будто за ручку чайника? Или руки их так созданы , или носы наши ни на что более не годятся. И несмотря, что нос Ивана Никифоровича был несколько похож па сливу, однако ж она схватила его за этот нос и водила за собою, как собачку. Он даже изменял при ней, невольно, обыкновенный свой образ жизни: не так долго лежал на солнце, если же и лежал, тоне в натуре, а всегда надевал рубашку и шаровары, хотя Агафия Федосеевна совершенно этого не требовала... Агафия Федосеевна носила на голове чепец, три бородавки на носу и кофейный капот с жёлтенькими цветами. Весь стан её похож был на кадушку, и оттого отыскать её талию было так же трудно, как увидеть без зеркала свой нос. Ножки её были коротенькие, сформированные на образех!, двух подушек. Она сплетничала, и ела варёные бураки по утрам, и отлично хорошо ругалась, - и при всех этих разнообразных занятиях лицо её ни на минуту не изменяло своего выражения, что обыкновенно могут показывать одни только женщины.

Кто из писателей первой половины XIX в. смог так выразить себя, свое время и свое пространство в языке, как это сделал Гоголь?

Литературные направления, в которых творил Гоголь (романтизм, критический реализм, «натуральная школа»), по-своему сказались на отборе писателем языковых средств. В романтических произведениях формы живого языка сочетаются у него с книжными, старославянскими по происхождению единицами:

Мужик оглянулся и хотел что-то промолвить дочери , но в стороне послышалось слово «пшеница». Это магическое слово заставило его в ту же минуту присоединиться к двум громко разговаривавшим негоциантам, и приковавшегося к ним внимания уже ничто не в состоянии было развлечь.

(«Сорочинская ярмарка»)

В реалистических произведениях используются общенародные, общеупотребительные языковые средства:

Известно, что есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила со всего плеча: хватила топором раз - вышел нос, хватила в другой - вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет, сказавши: «живёт!» Такой же самый крепкий и на диво сточенный образ был у Собакевича...

(«Мертвые души»)

Литература «натуральной школы» опиралась на народную русскую речь:

Акакий Акакиевич прибежал домой в совершенном беспорядке: волосы, которые ещё водились у пего в небольшом количестве на висках и затылке, совершенно растрепались; бок и грудь и все панталоны были в снегу. Старуха, хозяйка квартиры его, услыша страшный звук в дверь, поспешно вскочила с постели и с башмаком на одной только ноге побежала отворять дверь...

” ” («Шинель»)

Конечно же, «закрепленность» языковых средств за разными литературными направлениями условная. В любом произведении Гоголя можно найти фрагменты, соответствующие тому или иному направлению в литературе. Например, в повести «Тарас Бульба» присутствуют и романтическое начало [И пойдёт дыбом по всему свету о них слава, и всё что ни народится потом, заговорит о них. Ибо далеко разносится могучее слово, будучи подобно гудящей колокольной меди, в которую много повергнул мастер дорогого чистого сереб ра, чтобы далече по городам, лачугам, палатам и весям разносился красный звон, сзывая равно всех на святую молитву], и реалистическое изображение действительности [ Тарас... расторопно хлопотал, строил, раздавал приказы и наказы, уставил в три таборы курени, обнёсши их возами в виде крепостей, - род битвы, в которой бывали непобедимы запорожцы; двум куреням повелел забраться в засаду; убил часть поля острыми кольями, изломанным оружием, обломками копъев, чтобы при случае нагнать туда неприятельскую конницу], и натурализм [Ночь ещё только что обняла небо, но Бульба всегда ложился рано. Он развалился на ковре, накрылся бараньим тулупом, потому что ночной воздух был довольно свеж и потому что Бульба любил укрыться потеплее, когда был дома. Он вскоре захрапел, и за ним последовал весь двор; всё, что ни лежало в разных его углах, захрапело и запело; прежде всего заснул сторож, потому что более всех напился для приезда паничей ].

В своих произведениях Гоголь использует все единицы русского языка, включая социально-профессиональные жаргоны, диалектизмы, арготизмы, грубое просторечие и т. д. Гоголь глубоко познал стихию народно-разговорной речи, обработал эту речь, придав ей литературность и художественную ценность. Кроме того, Гоголь максимально сблизил разговорный синтаксис с синтаксисом книжным, обогатив литературный язык новыми формами повествования. И наконец, на базе единиц живой речи писатель разработал систему речевых средств создания комического. Эти основные параметры речетворческой деятельности Гоголя определяют его роль в истории русского литературного языка.

Формы живой речи представлены у Гоголя на всех уровнях языковой системы:

• 1) фонетико-фонологическом (фатера, сумление, ярмонка, обна- ковение, облизьяна, трохтуар)
• 2) лексическом (когдашний, лежанка, отродье, кажись, промеж, калякать, турнуть, впихнуть, прискучить)-,
• 3) фразеологическом {губа не дура-, поплясывать под чужую дудку; положить зубы на полку; дать промах; городить вздор; потрафить па лад; начать гладью, а кончить гадью);
• 4) морфологическом {верзила, забулдыга, сутяга, горемыка, простофиля, землишка, колодишка, машинища, силища);
• 5) синтаксическом - на уровне словосочетаний {прилгнуть немного; сердце отлегло; обчистил чистенько; поцелуйтесь со своею свиньёю; самому окуритъся; гороху наевшись) и предложений {Как не нужно? а случится стрелять; Как можно! это ружьё дорогое; А вы, Иван Иванович, настоящий гусак; Начхать я вам на голову, Иван Иванович!);
• 6) на уровне использования изобразительно-выразительных средств - сравнения {рот изменил обыкновенное положение ижицы, а сделался похожим на О), олицетворения {перед домом охорашивалось крылечко), эпитетов {хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький), метафор {заламливал такие аллегории и екиво- ки) и др.

В языке произведений Гоголя уже зафиксировано расслоение русского просторечия:

• 1) на разговорную речь провинции [ «Слышишь, Фетинъя! - сказала хозяйка... - Ты возьми ихний-то кафтан вместе с исподним и прежде просуши их перед огнём, как делывали покойнику барину, а после перетри и выколоти хорошенько» («Мертвые души»)];
• 2) на общерусское просторечие [ «Эхе, хе! двенадцать часов! - сказал наконец Чичиков, взглянув на часы. - Что ж я так закопался? Да ещё пусть бы дело делал, а то ни с того ни с другого сначала загородил околесину, а потом задумался. Экой я дурак в самом деле!» («Мертвые души»)];
• 3) на простонародную речь, близкую к крестьянским говорам [Л приданое: каменный дом в Московской части, о двух елтажах, уж такой прибыточный, что истинно удовольствие. Один лабазник платит семьсот за лавочку. Пивной погреб тоже большое общество привлекает. Два деревянных хлигеря: один хлигеръ совсем деревянный, другой на каменном фундаменте; каждый Рублёв по четыреста приносит доходу. Огород есть ещё на Выборгской стороне: третьего года купец нанимал под капусту; и такой купец трезвый, совсем не берёт хмельного в рот.. («Женитьба»)];
• 4) на городское просторечие [На шее у Петровича висел моток шёлку и ниток, а на коленях была какая-то ветошь. Он уже минуты с три продевал нитку в иглиное ухо, не попадал и потому очень сердился на темноту и даже на самую нитку, ворча вполголоса: «Не лезет, варварка; уела ты меня, шельма этакая!» Акакию Акакиевичу было неприятно, что он пришёл именно в ту минуту, когда Петрович сердился: он любил что-либо заказывать Петровичу тогда, когда последний был уже несколько под куражем, или, как выражалась жена его, «осадился сивухой, одноглазый чёрт» («Шинель»)];
• 5) на бытовые арготизмы, или жаргонизмы [«Вот я тебя как высеку, так ты у меня будешь знать, как говорить с хорошим человеком». - «Как милости вашей будет завгодно», - отвечал на всё согласный Селифан («Мертвые души»); «Куда ты дела, разбойница, бумагу?» - «Ей-богу, барин, не видывала, опричь небольшого лоскутка, которым изволили прикрыть рюмку». - «А вот я по глазам вижу, что под тибрила» («Мертвые души»)].

Просторечие начинает противопоставляться разговорной речи сниженным характером стилистической окрашенности. Ср.: ...Да и ваш кучер, я знаю вашего кучера, он такой тендитный да маленький, его всякая кобыла побьёт; да притом теперь он уже, верно, наклюкался и спит где-нибудь («Старосветские помещики») - просторечие; Я терпеть не люблю капусты, запах которой валит из всех мелочных лавок в Мещанской; к тому же из-под ворот каждого дома несёт такой ад, что я, заткнув нос, бежал во всю прыть («Записки сумасшедшего») - разговорная речь.

Из собственно просторечия выделяется грубое просторечие, против использования которого в языке художественной литературы резко выступал А. С. Пушкин. Грубое просторечие рельефнее изображает характеры героев, их поведение, речь, поступки [ Чёрта лысого получишь!.. Хоть три царства давай, не отдам. Такой шилъник, печник гадкий! («Мертвые души»); «Вы, Иван Никифорович, разносились так с своим ружьём, как дурень с писаною торбою», - сказал Иван Иванович... («Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»].

Гоголь как писатель «натуральной школы» в языке своих произведений широко использует единицы социально-профессиональных жаргонов. Язык среднего сословия приобрел у него семантическую новизну, поскольку был тщательно обработан автором и искусно вплетен в художественный контекст.

Жаргон мещанско-купеческой среды составляют слова, формы и выражения:

• 1) заимствованные из других языков и в бытовой речи подвергшиеся искажению со стороны как звукового состава (елтаж, хлигеръ, рефинат, великатес, сехлетаръ, официянт, езекухтор, трох- туар, губернахтор), так и формального выражения и семантики [А дворянин-то с аполетой пройдёт навстречу, скажет: «Что ты, купчишка? свороти с дороги!» («Женитьба»); Этак прожить, как дурак проживёт, это не штука, но прожить с тонкостью, с искусством [здесь - ‘мошенничество’], обмануть всех и не быть обмануту самому - вот настоящая задача и цель! («Игроки»)];
• 2) эвфемизмы - непрямые, смягченные обозначения вместо резких или нарушающих нормы этики [В это время стоявший позади лакей утёр посланнику нос, и очень хорошо сделал, иначе бы капнула в суп препорядочная посторонняя капля («Мертвые души»); Никогда не говорили они [дамы]: «я высморкалась», «я вспотела», «я плюнула», а говорили: «я облегчила себе нос», «я обошлась посредством платка» («Мертвые души») ].

В произведениях Гоголя широко представлен собственно купеческий жаргон как на уровне лексико-семантическом (барыш, аршин, магарыч, размен, лавка, угол - ‘25 рублей’, рынок, продажа, сделка, покупщик, прибыль), так и на уровне фразеологическом (продать с барышом, вылететь в трубу, ударить по рукам, совершить купчую).

Лексика чиновничье-приказной среды отражает сложившуюся к XIX в. в России систему управления и делопроизводства. Гоголь подробно перечисляет виды деловых бумаг (прошение, просьба, постановление, жалоба, духовное завещание, метрическая книга, дело, отношение, казённая бумага, предписание, приговор), названия должностных лиц и чинов (столоначальник, директор, заседатель, коллежский регистратор, коллежский асессор, экзекутор, секретарь, стряпчий, обер-секретарь, курьер, писарь, капитан-исправник, чиновник, статский советник, титулярный советник, тайный советник, надворный советник, действительный советник), названия присутственных мест (департамент, канцелярия, Сенат, комната присутствия, губернское правление, казенная палата, поветовый суд) ит. д.

Жаргонные слова Гоголь использовал с разными целями:

• 1) как средство сокрытия истинного положения дел [«Ну, видите, матушка. А теперь примите в соображение только то, что заседателя вам подмасливать больше не нужно, потому что теперь я плачу за них; я, а не вы; я принимаю на себя все повинности. Я совершу даже крепость на свои деньги, понимаете ли вы это!» Старуха задумалась. Она видела, что дело, точно, как будто выгодно , да только уж слишком новое и небывалое; а потому начала сильно побаиваться, чтобы как-нибудь не надул её этот покупщик («Мертвые души»)];
• 2) как средство речевой характеристики героя [«Что вы, милостивый государь, - продолжал он отрывисто, - не знаете порядка? куда вы зашли? не знаете, как водятся дела? Об этом вы бы должны были подать просьбу в канцелярию; она пошла бы к столоначальнику, к начальнику отделения, потом передана была бы секретарю, а секретарь доставил бы её уже мне...» («Шинель») ];
• 3) как средство сатиры [Один раз я даже управлял департаментом. И странно: директор уехал, - куда уехал, неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место?.. После видят, нечего делать, - ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры... Каково положение? - я спрашиваю. «Иван Александрович, ступайте департаментом управлять!»... Извольте, господа, я принимаю должность... («Ревизор»)] и юмора [На Невском проспекте вдруг настаёт весна: он покрывается весь чиновниками в зелёных вицмундирах. Голодные титулярные, надворные и прочие советники стараются всеми силами ускорить свой ход. Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари спешат ещё воспользоваться временем и пройтиться по Невскому проспекту с осанкою, показывающею, что они вовсе не сидели шесть часов в присутствии («Невский проспект»)];
• 4) как средство передачи не очень важного содержания [Известный всему свету своими богопротивными, в омерзение приводящими и всякую меру превышающими законопреступными поступками, дворянин Иван, Никифоров сын, Довгочхун, сего 1810 года июля 7 дня учинил мне смертельную обиду, как персонально до чести моей относящуюся, так равномерно в уничижение и конфузию чина моего и фамилии

Бытовые жаргоны передают все нюансы жизни поместного дворянства (их увлечения, особенности семейного и хозяйственного уклада и т. д.). Наиболее ярко в произведениях Гоголя представлены жаргоны:

• 1) кулинарного искусства [...На столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепёшки со всякими припё- ками: припёкой с лучком, припёкой с маком, припёкой с творогом, припёкой со сняточками, и нивесть чего не было («Мертвые души»)];
• 2) охотников [Ну так купи собак. Я тебе продам такую пару, просто мороз по коже подирает! брудастая, с усами, шерсть стоит вверх, как щетина. Бочковатость рёбр уму непостижимая, лапа вся в комке, земли не заденет! («Мертвые души»)];
• 3) игроков в карты [держать банчик; четвёрка; тузик; оба по десяти; приписываю и списываю; пять рублей мазу; шулер первой степени; переждать талию; течение карт; тройка взяла; пять тысяч в выигрыше; съешь семёрку; ва-банк («Игроки»)];
• 4) служилых людей [послужной список, эскадра, мичман, лейтенант, выйти в отставку, эполеты, офицеры, моряки, матросы, капитан («Женитьба»); кавалерийский полк, военный мундир, баталионное учение, баталия, стал в вытяжку, генерал, майор, адъютант, служить в пехоте («Коляска»)];
• 5) портновского дела [Купили сукна очень хорошего... На подкладку выбрали коленкору, но такого добротного и плотного, который, по словам Петровича, был ещё лучше шёлку и даже на вид казистей и глян- цевитей. Куницы не купили, потому что была, точно, дорога; а вместо её выбрали кошку, лучшую... которую издали можно было всегда принять за куницу («Шинель»)];
• 6) галантерейного и парфюмерного производства [Дамы тут же обступили его блистающею гирляндою и нанесли с собой целые облака всякого рода благоуханий: одна дышала розами, от другой несло весной и фиалками, третья вся "насквозь была продушена резедой... В нарядах их вкусу было пропасть: муслины, атласы, кисеи были таких бледных модных цветов, каким даже и названья нельзя было прибрать... Ленточные банты и цветочные букеты порхали там и там по платьям в самом картинном беспорядке... («Мертвые души»)];
• 7) богословской среды [Как только ударял в Киеве поутру довольно звонкий семинарский колокол, висевший у ворот Братского монастыря, то уже со всего города спешили толпами школьники и бурсаки. Грамматики, риторы, философы и богословы , с тетрадями под мышкой, брели в класс. <...>Самое торжественное для семинарии событие было вакансии - время с июня месяца, когда обыкновенно бурса распускалась по домам... Философы и богословы отправлялись на кондиции, то есть брались учить или приготовлять детей людей зажиточных... («Вий»)] и т. д.

Требования к языку художественной литературы представителей «натуральной школы» сказались и на использовании Гоголем диалектизмов. Изображая быт, трудовую деятельность, занятия крестьян, Гоголь органично вводит в художественный текст слова, свойственные речи носителей того или иного говора. Так, для говоров средней полосы России в первой половине XIX в. были характерны многие выражения, которые Гоголь использовал в поэме «Мертвые души» (колосиласьрожь; высыпался овёс; кустилось просо; идти в трубку; пятка колоса ещё не завязывалась; складывали снопы копнами , крестами и просто шишом; метали стога; клали клади; постав холста и др.). Показательны в этом отношении диалектизмы номинативного характера, которые писатель не заменил литературными параллелями, а сделал текстообразующими элементами [Вид оживляли две бабы, которые , картинно подобравши платья и подтыкавшись со всех сторон, брели по колени в пруде , влача за два деревянные кляча изорванный бредень... («Мертвые души»); Коробочка, успокоившись... вперила глаза на ключницу, выносившую из кладовой деревянную побратиму с мёдом («Мертвые души»)]. Иногда Гоголь дает пояснение к диалектному слову [Дом господский стоял одиночкой на юру, то есть на возвышении , открытом всем ветрам, каким только вздумается подуть («Мертвые души»)].

Народность языка произведений Гоголя была «тесно связана с процессом художественно-речевого формирования национальных характеров... В языковом плане это был процесс обрастания литературного повествования свежими побегами живой устной речи, ее разных диалектов и стилей. Гоголь пользуется в своих повестях не только русским народным языком, но и украинским», который в то время рассматривался как «ответвление русской природы». Сам Гоголь различает живой украинский язык и язык произведений устного народного творчества с их национальной поэтичностью, фразеологией, символикой и т. д. Формы живого украинского языка становятся простонародными языковыми элементами, подчиняясь законам формообразования, сло-

вообразования, управления и лексического употребления русского просторечия. В. В. Виноградов отмечает украинизмы в первоначальных редакциях «Женитьбы» и «Ревизора» [Дела не смыслишь, так не совайся Ну, что с тебя за народный советник, ...Листья табаку, называемого бакуном ; Купцы и мещане на меня страх озорятся; А потом, как разодмёт тебе брюхо, да набьёшь себе карман...]. Чуждые нормам русского городского просторечия, все эти провинциализмы в окончательный текст комедий не попали 1 .

Украинизмы Гоголь использует стилистически оправданно; они являются:

• 1) средством речевой характеристики героев [«Воно ще молода дытына, - обыкновенно она говорила, несмотря на то, что Ивану Фёдоровичу было без малого сорок лет, - где ему все знать!» («Иван Федорович Шпонька и его тетушка») ];
• 2) средством изображения местного колорита [В самом деле, едва только поднялась метель и ветер стал резать прямо в глаза, как Чуб уже изъявил раскаяние и, нахлобучивая глубже на голову капелюхи, угощал побранками себя, чёрта и кума («Ночь перед Рождеством»)];
• 3) средством, подчеркивающим национальный характер героя [Помяните же прощальное моё слово... перед смертным часом своим вы вспомните меня! Думаете, купили спокойствие и мир; думаете, пановать станете? Будете пановать другим панованьем: сдерут с твоей головы, гетъман, кожу, набьют ее гречаною половою, и долго будут видеть её по всем ярмаркам! («Тарас Бульба»)];
• 4) средством лирической поэтизации [Какой же он хороший! как чудно горят его чёрные очи! как любо говорит он: Парасю, голубка! как пристала к нему белая свитка! («Сорочинская ярмарка»)] и т. д.

Некоторые из украинизмов, введенных Гоголем в произведения, вошли в словарный состав русского языка (бандура, бричка, бублик, горлица, галушки, девчата, миска, рушник, хлопец, хата, хутор, чумаки, юшка и др.). Большинство же украинских слов осталось за пределами русского языка (брика, оселедец - ‘пучок волос’, люлька- ‘курительная трубка’, черевики, дужий, рудый, загукатъ - ‘закричать’, наймит, утекать- ‘убегать’ и т. п.).

В работе над текстами своих произведений Гоголь ориентировался на синтаксис русской разговорной речи. В этом плане с Пушкиным его сближают принципы построения простого предложения, а с Лермонтовым - сложный эмоциональный синтаксис. Однако у Гоголя простые предложения разнообразнее, чем у Пушкина, а сложный синтаксис «расцвечен» не традиционными изобразительно-выразительными средствами русского языка, а объединенными в едином художественном пространстве единицами книжного языка и разговорной речи. Более того, синтаксис Гоголя носит «личностный» характер, каждый персонаж его произведений наделен собственной манерой выражения, не повторяющейся в речи других героев, ибо, по словам писателя, «важно, кто и что именно сказал, важна и сама личность того человека, который сказал, его черты характера» 1 .

Для синтаксиса гоголевских текстов характерны разные приемы использования единиц русского языка:

• 1) свободное расположение слов в предложении [И этак проводил время один-одинёгиенек в целом мире молодой тридцатидвухлетний человек , сидень сиднем , в халате , без галстука («Мертвые души»)];
• 2) употребление местоимений, частиц и наречий разговорного характера [А я вот к тебе , Петрович , того...; Это , право , совершенно того...; Ну , да уж прикрепи. Как же этак право , того!..; Этаково-то дело этакое («Шинель»)];
• 3) использование оценочных эпитетов [Очень обходительный и приятный человек; Очень , очень достойный человек; Чрезвычайно приятный , и какой умный , какой начитанный человек! («Мертвые души»)];
• 4) употребление глаголов различной семантики [ Чартков принялся за дело , усадил оригинал , сообразил несколько всё это в голове; провёл по воздуху кистью , мысленно устанавливая пункты; прищурил несколько глаз , подался назад , взглянул издали -ив один час начал и кончил подмалёвку («Портрет»)].

Язык произведений Гоголя удивляет сочетанием слов разной стилистической окрашенности (уязвление со стороны крапивы; поведение становилось скандалёзно; коптитель неба; заламливал аллегории; столичная штучка ), принадлежащих к разным сферам языкового выражения (тотчас отнесут... к неискусству врача; купечество да гражданство меня смущает; в генералы влезешь; валяй во все колокола; кавалерию повесят тебе через плечо; пусть стоит для благоустройства намосту ), соединением слов, логически не сопоставимых в одном высказывании (слез долой; поперхнулся навеки; не прикажете ли отдохнуть; осмелюсь ли попросить позволения; служить сию мину-

1 Виноградов В. В. Язык Гоголя и его значение в истории русского языка. С. 18.

ту; дай пмвать па твою голову и на твою важность; мука уж такая не авантажная); наличием тавтологических образований (обчистил чистенько; кричал кричмя; сидень сиднем ), в том числе ложных (врёт, врёт, нигде не оборвётся).

В структуру простого предложения Гоголь включает авторские устойчивые сочетания, пословицы, поговорки, идиомы с целью оценки лица, предмета, действия [Пропал бы , как волдырь на воде , без всякого следа, не оставивши потомков...; ...И во рту после вчерашнего точно эскадрон переночевал («Мертвые души»)], создания речевой характеристики [Уж такое, право, доставили наслаждение... майский день ... именины сердца... («Мертвые души»)], а также с целью придать всему высказыванию эмоциональную окраску [ Об ручался! Кукиш с маслом - вот тебе обручился! Лезет мне в глаза с обручением! («Ревизор»)], изобразить ситуацию комически [Можно было видеть тотчас, что он совершил своё поприще, как совершают его все господские приказчики...; Эк, право, затвердила сорока Якова одно про всякого, как говорит пословица («Мертвые души»)] и т. д.

Эмоциональность простым предложениям придают всевозможные ругательства [Экой я дурак, в самом деле! («Мертвые души»); Чтоб вас чёрт побрал с вашим ревизором и рассказами! («Ревизор»); «Надобно же было, - продолжал Чуб, утирая рукавом усы, - какому-то дьяволу , чтоб ему tie довелось, собаке , поутру рюмки водки выпить, вмешаться!.. («Ночь перед Рождеством»); Чтоб ты подавился , негодный бурлак! Чтоб твоего отца горшком в голову стукнуло! Чтоб он подскользнулся на льду, антихрист проклятый! Чтоб ему на том свете чёрт бороду обжег! («Сорочинская ярмарка»)], которые могут быть обращениями [ «Отсаживай, что ли, нижегородская ворона!» - кричал чужой кучер; «Ты знай свое дело, панталонщик ты немецкий!.. Ты, дурак... я тебя, невежа, не стану дурному учить... У, варвар! Бонапарт ты проклятый!» («Мертвые души»); ...Ну, чёрт с тобою, поезжай бабиться с женою, фетюк! («Мертвые души»)].

Синтаксис сложных конструкций носит у Гоголя разговорный характер. Создается впечатление, что писатель просто фиксировал звучащую речь носителей того или иного языка или говора, не подвергая ее письменной обработке. Гоголевские сложные синтаксические конструкции трудно подвергнуть классификации: они, как внутренняя речь человека, алогичны, изменчивы, не фиксированы на одном предмете изображения. Как правило, они состоят из цепи простых синтаксических единиц - эмоционально окрашенных и вопросительных предложений, неполных и эллиптических повторов, многочисленных сравнений, отступлений и т. д. Например:

Славная бекеша у Ивана Ивановича! отличнейшая! А какие смушки! Фу ты , пропасть , какие смушки! сизые с морозом! Я ставлю бог знает что , если у кого-либо найдутся такие! Взгляните , ради бога , на них , - особенно если он станет с кем-нибудь говорить , - взгляните сбоку: что это за объядение! Описать нельзя: бархат! серебро! огонь! Господи боже мой! Николай Чудотворец , угодник Божий! отчего же у мет нет такой бекеши! Он сшил её тогда ещё ; когда Агафия Федосеевна не ездила в Киев. Вы знаете Агафию Федосеев ну? та самая , что откусила ухо у заседателя.

(«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»)

Гоголь предельно сблизил русскую разговорную речь с литературной письменной речью. Этим самым писатель показал новые возможности соединения словосочетаний и предложений в единое целое, формирования синтаксических единств на более совершенной основе. Принципы образования сложного синтаксического целого были «подсказаны» Гоголю самим языком, потому что «необыкновенный язык наш есть еще тайна. В нем все тоны и оттенки, все переходы звуков от самых твердых до самых нежных и мягких; он беспределен и может, живой как жизнь, обогащаться ежеминутно, почерпая, с одной стороны, высокие слова из языка церковно-библейского, а с другой стороны - выбирая на выбор меткие названья из бесчисленных своих наречий, рассыпанных по нашим провинциям, имея возможность, таким образом, в одной и той же речи восходить до высоты, не доступной никакому другому языку, и опускаться до простоты, ощутительной осязанью непонятливейшего человека, - язык, который сам по себе уже поэт» .

Разговорный характер сложных синтаксических конструкций определяется последовательным чередованием предложений вопросительных и восклицательных, односоставных и неполных, слов-предложений и т. д. Например:

Городничий давал ассамблею! Где возьму я кистей и красок , чтоб изобразить разнообразие съезда и великолепное пиршество? Возьмите часы , откройте их и посмотрите , что там делается! Не правда ли , чепуха страшная"? Представьте же теперь себе, что почти столько же, если не больше, колёс стояло среди двора городничего. Каких бричек и повозок там не было! Одна - зад широкий, а перёд узкий; другая - зад узенький, а перёд широкий.

(«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»)

Тон живого общения создается благодаря использованию вводных и вставных конструкций. Их семантика и место в предложении определяются исключительно авторским отношением к изображаемым событиям. Вставные конструкции, как правило, являются формой оценки происходящего. Например:

Частный принял довольно сухо Ковалёва и сказал, что после обеда не то время, чтобы производить следствие, что сама натура назначила, чтобы, наевшись, немного отдохнуть (из этого коллежский асессор мог видеть , что частному приставу были небезызвестны изречения древних мудрецов) , что у порядочного человека не оторвут носа и что много есть на свете всяких майоров, которые не имеют даже и исподнего в приличном состоянии и таскаются по всяким непристойным местам.

Вводные конструкции могут пояснять или уточнять предыдущее содержание [Первый тост был выпит, как читатели , может быть , и сами догадаются, за здоровье нового херсонского помещика. Впрочем, если сказать правду , они всё были народ добрый, жили между собою в ладу... («Мертвые души»)], а могут иметь характер попутного замечания [Жители города и без того, как уже мы видели в первой главе, душевно полюбили Чичикова... («Мертвые души»)].

Заметное место в произведениях Гоголя занимает диалог, который позволяет очень динамично передать развитие событий. Например:

Но Чичиков прикинулся, как будто и не слышал, о чём речь, и сказал, как бы вдруг припомнив:

• - А! чтоб не позабыть: у меня к тебе просьба.
• - Какая?
• - Дай прежде слово, что исполнишь.
• - Да какая просьба?
• - Ну, да уж дай слово!
• - Изволь.
• - Честное слово?
• - Вот какая просьба: у тебя есть, чай, много умерших крестьян, ко- торые ещё не вычеркнуты из ревизии?
• - //31 ест, а что?
• - Переведи их на меня, лше шил.
• - Л на что тебе?
• - //3? да леке нужно.
• - Да на что?
• - Ну, да уж нужно... уж это моё дело, - словом, нужно.
• («Мертвые души»)

Несобственно-прямая речь также оживляет повествование. В этом случае говорящий излагает события не от своего лица, а от чужого, поэтому можно приврать, показать цитируемое лицо в нужном свете. Например:

Перестань , ты ничего не знаешь и не в своё дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь...» В таких лестных рассыпался словах... И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», - он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».

(«Ревизор»)

Незаконченные конструкции придают речи динамику, демонстрируют страх, опасение, восторженность, сильное волнение - все чувства персонажа [Дамы города N были... нет, никаким образом не могу: чувствуется точно робость. В дамах города N больше всего замечательно было то... Даже странно, совсем не подымается перо, точно будто свинец какой-нибудь сидит в нём («Мертвые души»)].

Разговорный характер придают тексту ряды слов с отрицанием, противопоставленных друг другу по какому-либо признаку, но вместе передающих значение приблизительности чего-либо [В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так чтобы слишком молод («Мертвые души») ]. Это значение может передаваться перечислением определений [Итак, в одном департаменте служил один чиновник", чиновник нельзя сказать чтобы очень замечательный, низенького роста, несколько рябоват, несколько рыжеват, несколько даже на вид подслеповат, с небольшой лысиной на лбу, с морщинами по обеим сторонам щёк и цветом лица что называется геморроидальным... («Шинель»)].

Гоголь часто использует прием неожиданного присоединения, чтобы мгновенно последовать за зрительным восприятием героем меняющейся картины мира или за ходом мыслей персонажа:

Дом ли то мой синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как мучат они его! прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят! Матушка! пожалей о своем больном дитятке!.. А знаете ли, что у алжирского бея под самым носом шишка?

(«Записки сумасшедшего»)

Алогичные, запутанные конструкции, сбивчивая речь также придают контексту разговорный характер:

«Как мне ему объяснить?» - подумал Ковалёв и, собравшись с духом, начал:

• - Конечно я... впрочем, я майор. Мне ходить без носа , согласитесь, это неприлично. Какой-нибудь торговке... можно сидеть без носа; но имея в виду получить... притом будучи во многих домах знаком с дамами: Чехтарёва, статская советница, и другие... Вы посудите сами... я не знаю, милостивый государь...
• («Нос»)

Система речевых средств создания комического впервые в русской литературе оформилась в языке произведений Гоголя.

На лексическом уровне Гоголь использует прием расширения значения слова [У меня не так. У меня когда свинина - всю свинью давай на стол, баранина - всего барана тащи, гусь - всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует («Мертвые души»)] или сужения семантического объема слова [Такой уж у него нрав-то странный был: что ни скажет слово , то и соврёт... («Женитьба»)]. Как средство создания комического Гоголь использует построение синонимического ряда, куда включает генетически и стилистически разнородные языковые единицы:

Слова хозяйки были прерваны странным шипением... но, взглянувши вверх, oti успокоился, ибо смекнул, что стенным часам пришла охота бить. За шипеньем тотчас же последовало хрипенье, и наконец, по- натужась всеми силами, они пробили два часа таким звуком, как бы кто колотил палкой по разбитому горшку, после чего маятник пошёл опять покойно щёлкать направо и налево...

(«Мертвые души»)

Для создания комического используется и омонимия [Нет, кто уж кулак [о Собакевиче], тому не разогнуться в ладонь! А разогни кулаку один или два пальца, выйдет ещё хуже («Мертвые души»)].

С помощью глаголов разных тематических групп и разной стилистической окрашенности Гоголь придает речи высокую экспрессию и эмоциональность [Ну, брат, если бы ты знал, как я продулся! Поверишь ли, что не только убухал четырёх рысаков - всё спустил <...>Не сделай я сам глупость, право не просадил бы! («Мертвые души»)].

Лексические заимствования, оформленные «по-русски», употребляются Гоголем с иронией (сколеский советник, Манилов будет повеликатней Собакевича; вам всё финтифлюшки, а как наденет фрачишку, инкогнито проклятое).

Особое место среди средств создания комического занимают имена, фамилии, прозвища, клички людей и животных, а также названия предметов неживой природы, семантически связанные с объектом называния, подчеркивающие особенности его внешнего облика или внутренних качеств или же возникшие на основе функционального сходства и т. д. Например:

Фамилия чиновника быт Башмачкин. Уже по самому имени видно, что она когда-то произошла от башмака; но когда, в какое время и каким образом произошла она от башмака, ничего этого не известно.

(«Шинель»)

Как средство комического изображения действительности в произведениях Гоголя используются имена мужские и женские (Селифан, Фемистоклюс, Алкид, Моккий, Сессий, Хоздазат, Трифи- лий, Дула, Варахасий, Барух, Митяй, Миняй; Фетинъя, Фёкла, Феоду- лия Ивановна, Маклатура Александровна), фамилии (Почечуев, Ляп- кин-Тяпкин, Яичница, Собакевич, Коробочка, Ноздрёв, Плюшкин, Манилов, Деепричастие, Поплёвин, Помойкин, Перепреев, Дырка, Пробка, Сорокоплёхин), прозвища (Неуважай-Корыто, Коровий Кирпич, Колесо, Заплатанной, Григорий Доезжай-не-доедешъ, Оподелдок Иванович), клички лошадей (Заседатель, Аграфена Ивановна, Секретарь) и собак (Стреляй, Обругай, Порхай, Пожар, Скосырь, Черкай, Допекай, Припекай, Награда, Попечительница), прозвища карт (Аделаида Ивановна- ‘карточная колода’, старая попадья - ‘дама’, тамбовский мужик - ‘король’, червоточина - ‘черви’) и т. д.

Пожалуй, в произведениях Гоголя нет эпизода, где бы ни использовался фразеологизм. Фразеологическая единица является самой частотной при характеристике героев, предметов и явлений окружающего мира. Например:

Чёрт побери , есть так хочется и в животе трескотня такая , как будто бы целый полк затрубил в трубы... Второй месяц пошёл , как уже из Питера! Профинтил дорогою денежки , голубчик , теперь сидит и хвост подвернул , и не горячится...

(«Ревизор»)

Дед мой (Царство ему Небесное! чтоб ему на том свете елись одни только буханцы пшеничные да маковники в меду!) умел чудно рассказывать. Бывало , поведёт речь - целый день не подвинулся бы с места и всё бы слушал. Уж не чета какому-нибудь нынешнему балагуру , который как начнёт москаля везть , да ещё и языком таким , будто ему три дня есть не давали , то хоть берись за шапку да из хаты.

(«Вечер накануне Ивана Купала»)

Гоголь знал множество общенародных фразеологизмов, которыми украсил свои произведения. Однако он и сам был автором многих крылатых выражений и устойчивых сочетаний (пристроился к осетру ,; отделавши осетра , доехал его [осетра]; не любишь пропускать того , что плывёт в твои руки; много ума хуже , чем бы его совсем не было ; ставит фонари под глазами - и правому и виноватому ; поддевать на уду ; угостительный помещик ; кофейник в чепчике ; выслужил царскую ласку ; волосы чуть не в снегу ; вылить переполоху, старая курица не чихнёт и др.).

Писатель часто использует для создания комического эффекта синтаксические конструкции. Например, комично воспринимается соединение разноплановых в логическом отношении отрезков фраз:

На бюре , выложенном перламутною мозаикой , которая местами уже выпала и оставила после себя одни жёлтенькие желобки , наполненные клеем , лежало множество всякой всячины: куча исписанных мелко бумажек , накрытых мраморным позеленевшим прессом с яичком наверху , какая-то старинная книга в кожаном переплёте с красным обрезом , лимон , весь высохший , ростом не более лесного ореха , отломленная ручка кресел , рюмка с какою-то жидкостью и тремя мухами , накрытая письмом , кусочек сургучика , кусочек где-то поднятой тряпки , два пера, запачканные чернилами , высохшие , как в чахотке , зубочистка , совершенно пожелтевшая , которою хозяин , может быть , ковырял в зубах своих ещё до нашествия на Москву французов.

(«Мертвые души»)

Особую экспрессию придают высказыванию синтаксические конструкции, состоящие из парных противопоставлений:

• 1) с союзом но [Но управляющий сказал, что меньше как за пять тысяч нельзя найти хорошего управителя. Но председатель сказал , что можно и за три тысячи сыскать. Но управляющий сказал: «Где же вы его сыщете? разве у себя в носу?» Но председатель сказал: «Нет, не в носу, а в здешнем же уезде...» («Мертвые души»)];
• 2) с анафорической частицей разве [Разве я это сюда велел ставить тебе, любезный? Разве я это сюда говорил ставить тебе, подлец? Разве я не говорил тебе наперёд разогреть курицу, мошенник? («Иван Федорович Шпонька и его тетушка»)];
• 3) с повторяющейся усилительной частицей ни [Не стану описывать кушаньев, какие были за столом! Ничего не упомяну ни о манишках в сметане, ни обутрибке, которую подавали к борщу, ни об индейке с сливами и изюмом, ни о том кушанье, которое очень походило видом на сапоги, намоченные в квасе, ни о том соусе, который есть лебединая песнь старинного повара... («Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»)].

Сатирическое изображение окружающей действительности усиливается обобщением во второй части высказывания того, о чем говорилось в первой части [Несколько мужиков, по обыкновению, зевали, сидя на лавках перед воротами в своих овчинных тулупах. Бабы, с толстыми лицами и перевязанными грудями, смотрели из верхних окон; из нижних глядел телёнок или высовывала слепую морду свою свинья. Словом , виды известные («Мертвые души»)].

Комический эффект создает противопоставление синтаксических конструкций, обозначающих парные категории:

Одна была и бричка и повозка вместе; другая ни бричка, ни повозка; иная была похожа на огромную копну сена или на толстую купчиху; другая на растрёпанного жида или на скелет, ещё не совсем освободившийся от кожи; иная была в профиле совершенная трубка с чубуком; другая была ни на что Tie похожа, представляя какое-то странное существо, совершенно безобразное и чрезвычайно фантастическое.

(«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»)

Как средство иронии Гоголь использует детализацию фрагментов изображаемого быта:

На мундире у городничего посажено было восемь пуговиц, девятая как оторвалась во время процессии при освящении храма назад тому два года, так до сих пор десятские не могут отыскать, хотя городничий при ежедневных рапортах, которые отдают ему квартальные надзиратели, всегда спрашивает, нашлась ли пуговица. <...>Левая нога у него была прострелена в последней кампании, и потому он, прихрамывая, закидывал ею так далеко в сторону, что разрушал этим почти весь труд правой ноги. Чем быстрее действовал городничий своею пехотою, тем менее она подвигалась вперёд.

(«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»)

Для стилизации манерной речи Гоголь «переосмысляет» кальки с французского языка [«Скажите, однако ж... - продолжал он, обратившись тут же с некоторым видом изумления к Маниловым. - Я должен вам сказать, что в этом ребё> 1 ке будут большие способности» («Мертвые души»)].

В качестве средства создания комического используются:

• 1) сравнения [...Дороги расползались во все стороны, как пойманные раки, когда их высыплют из мешка... («Мертвые души»); ...Вот подарок! Просто Бог на шапку послал. Странно сказать, а по душе чувствуешь такое какое-то эдакое неизъяснимое удовольствие, как будто или жена в первый раз сына родила, или министр поцеловал тебя при всех чиновниках в полном присутствии («Тяжба»); ...В окне помещался сбитенщик с самоваром из красной меди и лицом так же красным, как самовар, так что издали можно бы подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с чёрною как смоль бородою («Мертвые души»)];
• 2) тавтологию [Ноздрёв был в некотором отношении исторический человек. Ни на одном собрании, где он был, не обходилось без истории («Мертвые души») ];
• 3) олицетворение [Поодаль в стороне темнел каким-то скучно-синеватым цветом сосновый лес. Даже самая погода весьма кстати прислужилась: день был не то ясный, не то мрачный, а какого-то светло-серого цвета, какой бывает только на старых мундирах гарнизонных солдат.. («Мертвые души»)];
• 4) эвфемизмы [...Иван Иванович, который имел глаза чрезвычайно зоркие, первый замечал лужу или какую-нибудь нечистоту посреди улицы, что бывает иногда в Миргороде, то всегда говорил Ивану Никифоровичу: «Берегитесь, не ступите сюда ногою, здесь нехорошо» («Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»)];
• 5) каламбуры [шеей не ворочал вовсе и в силу такого неповорота редко глядел на того, с которым говорил", кавалерию повесят тебе через плечо’, а который будет недоволен, то ему после дам такого неудовольствия |;
• 6) перифразы [...Когда полицеймейстер вспомнил было о нем [об осетре], и сказавши: «А каково вам , господа , покажется вот это произведена природы ?» - подошёл было к нему с вилкою вместе с другими , то увидел , что от произведенья природы оставался всего один хвост («Мертвые души»)].

Как утверждал В. Г. Белинский, Гоголь «не пишет, а рисует; его изображения дышат живыми красками действительности. Видишь и слышишь их. Каждое слово, каждая фраза резко, определенно, рельефно выражает у него мысль, и тщетно бы хотели вы придумать другое слово или другую фразу для выражения этой мысли. Это значит иметь слог, который имеют только великие писатели» .

• Белинский В. Г. Поли. собр. соч.: В 13 т. М., 1953-1959. Т. 9. С. 224-225.
• Цит. по: Виноградов В. В. Язык Гоголя и его значение в истории русскогоязыка // Материалы и исследования по истории русского литературногоязыка. Т. 3. С 5.
• Цит. по: Виноградов В. В. Язык Гоголя и его значение в истории русского языка. С. 5.
• Гоголь Н. В. Собр. соч. Т. 6. С. 182.
• Белинский В. Г. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 355.

Начиная с конца 20-х гг. появляется ряд журнальных статей и отдельных книг, посвященных вопросам русской, украинской и общеславянской этнографии, и выходят одно за другим издания памятников народного творчества: «Малороссийские песни» М. А. Максимовича (1827—1834), «Запорожская старина» Изм. Ив. Срезневского (1834, 1835, и 1838), трехтомные «Сказания русского народа» И. П. Сахарова (1836—1837) и мн. др. Тогда же подготовляется «Собрание русских песен» Петра Киреевского, изданное позднее.

В русле этого еще только зарождавшегося народоведческого движения Гоголь находит себя как художник, создает и издает свой первый повествовательный цикл «Вечера на хуторе близ Диканьки».

Гоголь родился и вырос на Украине и до конца жизни считал ее своей микрородиной, а самого себя русским писателем с «хохлацкой» закваской.

Выходец из среды среднепоместного украинского дворянства, он хорошо знал его сельский и городской быт, с юных лет тяготился провинциально-крепостнической «скудостью» и «земностью» этого быта, восхищался народнопоэтическими преданиями «козацкой старины», жившими тогда не только в народе, но и почитаемыми в некоторых «старосветских» дворянских семьях, в том числе и в доме вельможного и высокообразованного дальнего родственника будущего писателя — Д. П. Трощинского, пламенного почитателя и собирателя украинской «старины».

«Вечера» поразили современников своей ни с чем не сравнимой оригинальностью, поэтической свежестью и яркостью. Известен отзыв Пушкина: «...все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой.

Как изумились мы русской книге, которая заставляла нас смеяться, мы, не смеявшиеся со времен Фонвизина!». Упоминание Фонвизина не случайно. Это намек на то, что простодушная веселость «Вечеров» не столь уж простодушна, как это может показаться на первый взгляд.

Белинский, весьма холодно встретивший «Повести Белкина», приветствовал «Вечера», также — и раньше Пушкина — отметив в них сочетание «веселости, поэзии и народности».

«Веселая народность» резко отличала «Вечера» от обычного натуралистического изображения крепостного быта русской и украинской деревни в так называемых «простонародных» повестях того времени, в чем Белинский справедливо видел профанацию идеи народности.

Гоголь счастливо избежал этой опасности и не впал в другую крайность — идеализацию «народных нравов», найдя совершенно новый ракурс их изображения. Его можно назвать зеркальным отражением поэтического, жизнеутверждающего сознания самого народа. «Живое», по выражению Пушкина, «описание племени поющего и пляшущего» буквально соткано из мотивов украинского фольклора, почерпнутых из самых разных его жанров — героико-исторических «дум», лирических и обрядовых песен, сказок, анекдотов, вертепных комедий.

В этом художественная достоверность веселой и поэтичной народности первого повествовательного цикла Гоголя. Но его поэтический мир пронизан скрытой тоской по былой запорожской вольности закрепощенных, как и все «племена» Российской империи, «диканьских козаков», что и образует эпическое начало и идейное единство всех входящих в него повестей.

Романтически яркий по своему национальному колориту поэтический мир «Вечеров» лишен другого обязательного атрибута романтической эпики — исторической, временно́й локальности. Историческое время в каждой повести свое, особое, иногда определенное, а в ряде случаев, например в «Майской ночи», условное. Но благодаря этому национальный характер (по философско-исторической терминологии 30—40-х гг. — «дух») козацкого племени предстает в «Вечерах» со стороны своей идеальной, неизменно прекрасной сущности.

Ее непосредственной действительностью выступает во всех повестях цикла языковое сознание народа. Речевая по преимуществу характеристика персонажей придает сказовому стилю «Вечеров» неведомую до того русской прозе «живописность слога», отмеченную Белинским, и принадлежит к числу перспективнейших новаций Гоголя.

Сказ — средство отграничения речи автора от речи его героев, в «Вечерах» — от народного просторечия, которое становится тем самым одновременно и средством, и предметом художественного изображения. Ничего подобного русская проза до «Вечеров» Гоголя не знала.

Стилистическая норма просторечной стихии «Вечеров» — деревенское простодушие, под маской которого таится бездна «хохлацкого» веселого лукавства и озорства. В сочетании одного с другим и заключен весь комизм «Вечеров», по преимуществу речевой, мотивированный художественной фикцией их «издателя», «пасичника» Рудого Панька, и ряда родственных ему рассказчиков.

Написанное от лица Рудого Панька предисловие к «Вечерам» характеризует их «издателя» как носителя речевой нормы отнюдь не автора, а его рассказчиков и героев. И эта норма остается неизменной во всех повестях цикла, что также подчеркивает постоянство фундаментальных свойств национального характера «диканьских козаков» во всех исторических обстоятельствах.

Так, например, просторечие, а тем самым и духовный облик персонажей«Сорочинской ярмарки» и «Ночи перед Рождеством» ничем не отличаются один от другого, несмотря на то что действие первой повести отнесено к современности, протекает на глазах у автора, а действие второй приурочено к концу XVIII в., ко времени, когда подготовлялся обнародованный в 1775 г. правительственный указ, по которому запорожское войско лишалось всех своих вольностей и привилегий.

В широте охватываемого «Вечерами» исторического времени их лирическое и этнографическое начала сливаются воедино, обретают эпическую масштабность.

«Ночью перед Рождеством» открывается вторая часть «Вечеров», вышедшая в начале 1832 г. И если эпика первой части («Сорочинская ярмарка», «Вечер накануне Ивана Купала», «Майская ночь») заявляет о себе только историческим подтекстом народной фантазии, устнопоэтических «былей» и «небылиц», то повести второй части в совокупности с заключающей первую часть «Пропавшей грамотой» имеют довольно четко обозначенное историческое пространство — от эпохи борьбы «козацкого народа» против польского господства («Страшная месть») до его крепостнической современности («Иван Федорович Шпонька и его тетушка»).

Так история смыкается с современностью по принципу контраста красоты героического прошлого вольнолюбивого «племени» с безобразием и тусклостью его крепостнического бытия.

Совершенно такая же идейно-художественная связь существует и между повестями второго цикла Гоголя — «Миргород» (1835). Если две из них — «Старосветские помещики» и особенно «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» — стилистически и тематически примыкают к повести о Шпоньке, то две другие — «Вий» и «Тарас Бульба» — стоят в одном ряду с подавляющим большинством повестей «Вечеров», имеют общий с ними яркий поэтический колорит.

Не случайно Гоголь дал «Миргороду» подзаголовок «Продолжение вечеров на хуторе близ Диканьки», подчеркнув тем самым идейно-художественное единство обоих циклов и самого принципа циклизации. Это принцип контраста естественного и противоестественного, прекрасного и безобразного, высокой поэзии и низменной прозы национальной жизни, а вместе с тем и двух ее социальных полюсов — народного и мелкопоместного.

Но как в «Вечерах», так и в «Миргороде» эти социальные полярности прикреплены к различным эпохам национального бытия и соотносятся одна с другой как его прекрасное прошлое и безобразное настоящее, причем настоящее обрисовано в его непосредственной крепостнической «действительности», а прошлое — таким, каким оно запечатлелось в народном сознании, отложилось в национальном «духе» народа и продолжает жить в его преданьях, поверьях, сказаниях, обычаях.

Здесь проявляется важнейшая особенность художественного метода Гоголя — его философский историзм, вальтер-скоттовское начало творчества писателя.

Изображение народных движений и нравов — одна из перспективнейших новаций исторических романов В. Скотта. Но это лишь исторический фон их действия, главный «интерес» которого составляют любовная интрига и связанные с ней судьбы персональных героев повествования, вольных или невольных участников изображаемых исторических событий.

Народность украинских повестей Гоголя уже существенно иная.

Национальная специфика и историческая проекция их козацкого мира выступают формой критического осмысления «скудости» и «земности» современной писателю русской жизни, сознаваемых самим писателем как временное «усыпление» национального духа.

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

УДК 821. 161. 1.09 (092)

В. Мацапура
доктор филологических наук,
профессор кафедры зарубежной литературы
Полтавского госудаственного
университета имени В.Г.Короленко

ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ СТИЛЬ ГОГОЛЯ И ЕГО ХАРАКТЕРНЫЕ

ОСОБЕННОСТИ

Анотація

В. МАЦАПУРА. ІНДИВІДУАЛЬНИЙ СТИЛЬ ГОГОЛЯ І ЙОГО ХАРАКТЕРНІ ОСОБЛИВОСТІ

Проблема вивчення індивідуального стилю Гоголя є однією з складних і недостатньо розроблених у сучасному гоголезнавстві. Автор статті ілюструє думку про синтез романтичних, реалістичних і барокових стильових компонентів у творчості письменника, приділяє увагу таким характерним особливостям гоголівського стилю, як використання прийому одивнення, розгорнутих епічних порівнянь, довгих періодів, а також описовості, деталізації та інших стильових домінант творчості письменника

Ключові слова: стиль, стильова домінанта, метафоричність, гіперболізація, міфологізація, гумор, деталізація, описовість, мова художнього твору.

Аннотация

В. МАЦАПУРА. ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ СТИЛЬ ГОГОЛЯ И ЕГО ХАРАКТЕРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ

Проблема изучения индивидуального стиля Гоголя является одной из сложных и недостаточно разработанных в современном гоголеведении. Автор статьи иллюстрирует мысль о синтезе романтических, реалистических и барочных стилевых компонентов в творчестве писателя, уделяет внимание таким характерным особенностям гоголевского стиля, как использование приёма остранения, развёрнутых эпических сравнений, длинных периодов, а также описательности, детализации и других стилевых доминант творчества писателя.

Ключевые слова: стиль, стилевая доминанта, метафоричность, гиперболизация, мифологизация, юмор, детализация, описательность, язык художественного произведения.

V. MATSAPURA. GOGOL’S INDIVIDUAL STYLE AND ITS CHARACTERISTIC FEATURES

The problem of investigation of Gogol’s individual style is one of the most complicated and insufficiently worked out in modern Gogol-study. The author illustrates the idea of synthesis of romantic, realistic and baroque style components in the writer’s creative work and pays attention to such characteristic peculiarities of Gogol’s style as making use of "detachment" device, extended epic simile, long periods as well as descriptiveness, detailed elaboration and other style dominants of the writer’s creative work.

Key words: style, style dominant, metaphors, hyperbole, mythologization, humor, detailed elaboration descriptiveness.

Проблема изучения гоголевского стиля является одной из наиболее сложных и недостаточно разработанных в современном гоголеведении, несмотря на наличие работ И.Е. Мандельштама, А. Белого, В.В. Виноградова, В.Ф. Переверзева и других исследователей. Не претендуя на окончательное решение данной литературоведческой проблемы, попытаемся определить некоторые характерные особенности индивидуального стиля Гоголя. Как справедливо заметил Б.М. Эйхенбаум, "в науке важны не только решения вопросов, важна их постановка. Решения далеко не всегда бывают окончательными и безошибочными (даже в математике), между тем как иная постановка вопроса приводит к новым научным наблюдениям" .

В то время, когда Гоголь вступил в литературу, в ней уже утвердился и господствовал стиль, которому свойственны гармония, простота, естественность и размеренность. Такой стиль принято называть классическим. Наиболее ярким его представителем был Пушкин, творчество которого характеризовалось лаконизмом и простотой. На фоне пушкинского стиля гоголевский стиль казался дисгармоничным. Произведения Гоголя поразили современников своей необычностью, нарушением логических и речевых норм.

В полемике вокруг "Вечеров", которая развернулась на страницах периодических изданий, рассматривались вопросы, связанные не только со своеобразием авторского подхода к воплощению мифопоэтического образа Украины, но и с особенностями его стиля. Так, Пушкин, который поддержал начинающего писателя, одним из первых обратил внимание на "неровность и неправильность его слога" . С.П. Шевырев в своём отзыве на "Вечера" хвалил автора за "меткость и верность в выражениях", за то, что его слог "широк, свободен и смел в описаниях малороссийской природы", однако указал и на недостатки стиля писателя ("там, где надобен труд, а в слоге он надобен, мы его не видим") . Другие рецензенты (Н.А. Полевой, О.И. Сенковский) также писали о "неправильности языка" Гоголя, о "промахах и ошибках", встречающихся на страницах его украинских повестей .

Это была закономерная реакция на привычный классический стиль. Однако гоголевский стиль не только утвердился в русской литературе, но и повлиял на дальнейшее ее развитие. Я.Е. Эльсберг справедливо указывал, что ни один индивидуальный стиль не приобретал в русской литературе столь значительного влияния, как гоголевский . Он был положен в основу новых стилевых тенденций, которые нашли отражение в творчестве И.А. Гончарова, Ф.М. Достоевского, И.С. Тургенева и многих писателей, каждый из которых обладал ярким индивидуальным стилем.

Несмотря на огромное количество исследований, посвященных творчеству писателя, однозначного ответа на вопрос о том, каковы черты гоголевского стиля, не существует. Стиль Гоголя и его истоки столь же загадочны, как и сама личность писателя. Каждое из его произведений имеет свои стилевые доминанты. В "Вечерах на хуторе близ Диканьки" доминирует фольклорно-мифологическая образность и юмор, в "Тарасе Бульбе" – стиль народно-песенной поэзии, народной думы, в "Петербургских повестях" – фантастика и гротеск, в "Мертвых душах" – описательность, лиризм и широкий эпический размах, в "Выбранных местах из переписки с друзьями" – высокий проповеднический стиль. Кроме того, к стилевым доминантам гоголевской прозы следует отнести риторичность, приём детализации и разноречие. Однако, несмотря на такое большое количество стилевых доминант, Гоголь принадлежит к тем творцам, которых узнают по "почерку", по манере письма. Очевидно, секрет стиля писателя кроется в его творческой индивидуальности. Когда произносят старый афоризм "стиль – это человек" (известный как формула Бюффона), то имеют в виду, прежде всего, личностные особенности творца, свойственный ему тип художественного мышления, а также особенности мировоззрения, которые находят отражение в стиле.

Современники писателя (П.В. Анненков, А.О. Смирнова-Россет) отмечали свойственное ему умение наблюдать и замечать то, на что не обращали внимания другие. Гоголь умел видеть необычное в обычном. "Чем предмет обыкновеннее, тем выше нужно быть поэту, чтобы извлечь из него необыкновенное и чтобы это необыкновенное было, между прочим, совершенная истина", – писал он в статье "Несколько слов о Пушкине" . Этот синтез обыкновенного и необыкновенного пронизывает всё творчество писателя, являясь особенностью его творческой манеры.

Гоголь любит развёрнутые "остраненные" описания. Например, чёрные фраки на балу ассоциируется у него с мухами на белом сахаре. "Черные фраки мелькали и носились врозь и кучами там и там, как носятся мухи на белом сияющем рафинаде в пору жаркого июльского лета, когда старая ключница рубит и делит его на сверкающие обломки перед открытым окном; <…> воздушные эскадроны мух, поднятые легким воздухом, влетают смело, как полные хозяева, и, пользуясь подслеповатостью старухи и солнцем, беспокоящим глаза ее, обсыпают лакомые куски, где вразбитную, где густыми кучами" . Подобные сравнения уводят в сторону от основного объекта изображения. Размышления о чёрных фраках на фоне белого бального зала и белых женских платьев вызывают странную ассоциацию с мухами на белом рафинаде. При этом о белом фоне, на котором "мелькают" чёрные фраки, ничего не сказано. Чтобы представить этот фон, нужно заставить работать воображение. В этой необычной призме авторского видения – один из секретов гоголевского стиля. Размышляя о границах индивидуального стиля, И.Ю. Подгаецкая не случайно цитирует высказываниие М. Пруста о том, что для писателя, как и для художника, стиль является не проблемой техники, но "проблемой видения" . Благодаря оригинальному, свойственному только ему мировосприятию, Гоголь создавал в своих произведениях новый образ мира.

В своё время В.Ф. Переверзев выделил в наследии писателя раннего периода две стихии: историческую – казацкую и социальную – поместную. Сегодня, говоря о наличии разных стихий в гоголевской прозе периода "Вечеров" и "Миргорода", следует акцентировать внимание на соединении в творчестве писателя, кроме указанных стихий, мифопоэтического и юмористического, возвышенного, лирического и бытового.

Мало кто из писателей до Гоголя пытался объединить в одном произведении возвышенное, лирическое и низменное, бытовое. Никто из его предшественников не уделял столько внимания миру вещей и предметов, которые окружают героя. Гоголь был непревзойденным мастером в изображении быта, а его произведения стали своеобразными "энциклопедиями" украинской и русской жизни. В.Г. Белинский не случайно назвал писателя "поэтом жизни действительной". Черты реалистического стиля в гоголевской прозе нашли наиболее яркое выражение в изображении быта. При этом элементы реализма органично сочетались с элементами романтического стиля, который доминировал в творчестве писателя. Подобный сплав разных стилевых тенденций наблюдался у многих его современников. Однако у Гоголя этот синтез характеризуется необыкновенной свежестью и оригинальностью. Его произведения являются образцами контрапункта стилей и могут быть "прочитаны" в плане их принадлежности к реалистическому, романтическому стилю, а также стилю староукраинского барокко. На барочный характер гоголевского стиля указывали А. Белый, В. Кожинов, А. Терц, П. Михед и другие исследователи. Известно, что Гоголь был знаком с произведениями представителей как высокого, так и "низового" украинского барокко, особенностью которого была его тесная связь с фольклором.

С точки зрения П.В. Михеда, связь с барокко выражалась у Гоголя в стремлении к универсальности и обобщенности отражения действительности, а также в поэтике его произведений. Исследователь выделяет в его творчестве такие черты барокко, как символика, амплитуда высокого и низкого, каламбур, установка на устную речь .

Действительно, условность, контрастность, аллегоричность – неотъемлемые составляющие гоголевского стиля. В стилевой системе писателя нашла отражение непостижимость мира. Особенно ярко это проявилось в раннем творчестве, в частности, в описаниях украинской ночи, Днепра и т.д. Влиянием барочной системы обусловлена в творчестве Гоголя усложненность художественной формы, огромная роль аллегории, гиперболизации, контраста. Очевидно, с барочной эстетикой связана дисгармония художественного мира писателя (эстетика Ренессанса, как известно, характеризовалась гармоничностью).

Во многих произведениях Гоголя угадывается барочная модель мира (космос, микрокосм, макрокосм), экспрессивность, динамизм, обращение к морально-религиозной проблематике. Его описания поражают такой живописностью, которая ассоциируется с одной из центральных идей в эстетике барокко – идеей синтеза искусств.

Влияние барокко сказывается и в построении фразы, которая характеризуется барочной витиеватостью. Сравнивая гоголевскую фразу с "дорической" фразой Пушкина и с "готической" фразой Карамзина, Андрей Белый подчёркивал, что у Гоголя – "ассиметрическое барокко, обставленное колоннадой повторов"; "фраза взорвана, размётанная осколками придаточных предложений, подчинённых главному, соподчинённых между собой". Нарисованная исследователем схема гоголевской фразы напоминает здание с колонными и арками, выстроенное в стиле барокко: "вместо арочной системы Карамзина – система колонн и колонок; вместо гладкой торжественности – барельефная гирлянда народных словечек <…> с полукруглыми дугами вводных предложений…" .

Фраза Гоголя напоминает архитектурный ансамбль необычной формы. Как правило, это большой сложный период. А. Терц сравнивал гоголевскую фразу с дикорастущим лесом, с вулканическим извержением стиля: "фраза, унизанная балконами и перилами придаточных отростков, удаляющимися то и дело от основного ствола, дробящаяся, глядящая на вас сквозь решето неисследимых своих ручейков, завитков, подвесок, фиоритур, громоздкая и одухотворённая разом, непропорционально разросшаяся, сверкающая изломами и поворотами слога…" . Сквозь "архитектурные гиперболы" Гоголя просматривается, по мнению исследователя, преобладающий в его практике стиль барокко.

Характерной чертой индивидуального стиля Гоголя является его смех, который имеет множество оттенков – юмористический, сатирический, иронический, саркастический, каламбурный, приправленный анекдотом и фарсом. М.М. Бахтин указывает на наличие в стиле писателя элементов народной смеховой культуры и называет гоголевский смех "чистым и народно-праздничным". При этом исследователь отмечает, что "положительный", "светлый", "высокий" смех Гоголя, выросший на почве народной смеховой культуры, не был понят" . И если в "Вечерах" смех преимущественно веселый, основанный на комизме ситуаций, то в творчестве зрелого Гоголя господствует сатира и гротеск, "смех сквозь слезы". В целом же феномен "смеха" является одним из основных концептов в художественной концептосфере писателя.

Язык гоголевских произведений (один из наиболее важных элементов стиля) поражает богатством разговорной лексики и разговорных интонаций. Использование лексических, морфологических, синтаксических украинизмов придавало языку произведений Гоголя неповторимую окраску. В. Чапленко выделяет в его раннем творчестве прямые или "сознательные" украинизмы, украинизмы-кальки и "невольные украинизмы", которые образовались вследствие скрещения двух языков – украинского и русского . По наблюдениям И.Е. Мандельштама украинский язык преобладает в произведениях писателя в тех случаях, когда мысль требует выражения настроения. Исследователь считал, что "Гоголь мысленно переводил обороты, слова, буквально применяясь к русской речи" .

Использование украинизмов в произведениях Гоголя выполняло ту же функцию, что и обращение к иностранной лексике в русской романтической литературе, то есть, разрушало стереотипность восприятия. Кроме того, одна из важных функций украинизмов в произведениях раннего Гоголя заключается в создании местного и национального колорита. По подсчётам В. Чапленко, в раннем творчестве писателя насчитывается около 300 прямых или "сознательных" украинизмов : "А что, добродию", "моя галочко, мое серденько", "бедная дытына", "дурна баба", "сынку мой", "воно ще зовсим мала дытына", "дивись, дивись, маты, мов дурна скаче", "бреше сучый москаль", "он бачь, яка кака намалевана" и т.д. Украинский дискурс "живет" в текстах Гоголя благодаря наличию не только отдельных украинских лексем, фраз, эпиграфов, но и народных песен. Например, Гоголь включает в текст повести "Страшная месть" песню "Біжить возок кривавенький…". Кроме прямых украинизмов, он использует стиль украинских народных песен и дум, создавая стилизации под фольклор. Таких стилизаций довольно много в "Страшной мести" и "Тарасе Бульбе". Они узнаваемы в тексте гоголевских повестей, поскольку в них имитируется образность, звукопись, ритмика, повторы, риторические вопросы и восклицания, свойственные украинским историческим песням и думам. Например, имитация стиля исторической песни и думы ощутима в описании битвы в "Страшной мести": "И пошла по горам потеха, и запировал пир: гуляют мечи, летают пули, ржут и топочут кони. От крику безумеет голова, от дыму слепнут очи. <….> Руби, козак! гуляй козак! Тешь молодецкое сердце; но не заглядывайся на золотые сбруи и жупаны! Топчи под ноги золото и каменья! Коли, козак! Гуляй козак! Но оглянись назад…" . В данном примере звучит музыка боя, передаётся его ритм и накал, слышится торжественная интонация. Имитация стиля украинской песни и думы – важная стилевая тенденция прозы раннего Гоголя. Однако, как справедливо утверждает В.Ф. Переверзев, "другая струя, более мощная и широкая, господствует в произведениях из жизни мелкопоместного и чиновничьего круга" . Стилеобразующий фактор – изображение прозы жизни – диктует автору иные интонации, другую ритмомелодику. Я.Е. Эльсберг указывает на то, что стиль писателя насмешливо и пародийно воссоздаёт черты канцелярской, бюрократической, светской, дворянской фразеологии, смешивая её с просторечием и метким народным словом. На фоне пушкинского гармонического стиля это была "поэзия беспорядка", поэзия контрастов и противоречий, нарушения логических норм . Однако здесь присутствует своя гармония, которая проявляется в том, что объект изображения требует определённого языкового оформления и соответствует ему.

Важной особенностью гоголевского стиля является частое обращение к приему остранения, при помощи которого писатель стремится придать образу большую выразительность, включить его в поле неожиданных ассоциаций. В. Шкловский рассматривал "остранение" как прием затрудненной формы, с помощью которого осуществляется "вывод вещи из автоматизма восприятия" .

Одним из способов достижения эффекта остранения в гоголевских произведениях является приём зеркального отражения. В "Ганце Кюхельгартене", "Майской ночи", "Страшной мести" функцию зеркала выполняет зеркальная гладь пруда или реки. При этом пропорции смещаются: "Пленительно оборотилось все // Вниз головой в серебряной воде" . В "Майской ночи" господский дом виден в водах пруда, "опрокинувшись вниз" , а в "Страшной мести" – леса и горы ("Горы те – не горы: подошвы у них нет, внизу их, как и вверху, острая вершина…) .

Страницы гоголевских произведений пестрят эпитетами "дивный", "чудный", "странный". В раннем творчестве доминирует эпитет "чудный", который, по мнению Андрея Белого, относится к излюбленным эпитетам Гоголя ("Чудный город Миргород!", "Чуден Днепр при тихой погоде…" и т.д.). Данный эпитет употребляется в его произведениях в двух смыслах: в прямом – как "дивный" и в переносном – как "чудной", "странный" . Но если в раннем творчестве ощущается сознательное стремление автора представить мир украинской природы как дивный и странный, то в "Мертвых душах" подчёркивается странность созданных писателем героев.

В творчестве раннего и позднего Гоголя остранение имеет свои особенности. В "Вечерах" доминируют такие формы остранения, как метафоризация, использование мотивированной фантастики, имеющей своего "носителя", наличие рассказчиков, принадлежащих к народной среде и т.д. В "Петербургских повестях", изображая завсегдатаев Невского проспекта, Гоголь мастерски использует прием метонимии и синекдохи, а также маску наивного провинциала-рассказчика, недоумевающего "малороссиянина", который сосредоточивает внимание не на исторических достопримечательностях Невского проспекта, а на "батистовых воротничках", "усах чудных", на талиях, "какие вам не снились никогда", на дамских рукавах и т.д. Точка зрения рассказчика является "остраненной", поскольку он выражает мнение человека, принадлежащего к иной социальной и национальной среде. Прием остранения у Гоголя находит разные способы выражения (лексические, композиционные, синтаксические) и проявляется наиболее часто в произведениях с элементами мифологизации.

Гоголь часто использует "остраненное" эпическое сравнение, в котором сравниваются явления или предметы, вызывающие сходные звуковые или зрительные ассоциации. Выше уже приводилось сравнение черных фраков с мухами на рафинаде. Не менее примечательным в первом томе "Мертвых душ" является описание собачьего лая при приближении брички Чичикова к дому Коробочки. Вначале автор сообщает, что "лихие собаки" вместо швейцаров "доложили о нем так звонко, что он поднес пальцы к ушам своим" . Когда бричка въехала во двор, собачий лай усилился. "Между тем псы заливались всеми возможными голосами: один, забросивши вверх голову, выводил так протяжно и с таким старанием, как будто за это получал бог знает какое жалованье; другой отхватывал наскоро, как пономарь; промеж них звенел, как почтовый звонок, неугомонный дискант, вероятно молодого щенка, и все это, наконец, повершал бас, может быть, старик, наделенный дюжею собачьей натурой, потому что хрипел, как хрипит певческий контрабас, когда концерт в полном разливе: тенора поднимаются на цыпочки от сильного желания вывести высокую ноту, и все, что ни есть, порывается кверху, закидывая голову, а он один, засунувши небритый подбородок в галстук, присев и опустившись почти до земли, пропускает оттуда свою ноту, от которой трясутся и дребезжат стекла" . Комический эффект в описании данного эпизода заключается в том, что в нём на уровне звуковых ассоциаций соединяется, на первый взгляд, несоединимое – концерт музыкантов и собачий лай. Проведя множество аналогий и сравнений в одном длинном предложении, автор значительно расширяет границы изображаемого, ему удаётся одновременно изобразить не только лай псов, но и концерт музыкантов.

Стилевой доминантой поэмы Гоголя "Мертвые души" является описательность, преобладание которой в тексте поэмы объяснялось творческими задачами писателя – создать целостный образ России, показать её хотя бы "с одного боку". Для описаний Гоголя характерна монтажная композиция. Например, в описании дороги в одиннадцатой главе "Мертвых душ" используется приём совмещения "моментальных снимков", представленных крупным и общим планом. "И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по другую, помещичьи рыдваны, солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца…" . Это тоже одно предложение – длинный период, состоящий в гоголевском тексте из 16 строк. Данное описание имеет эпический характер, оно до предела детализировано, в нём соединяется живописная образность ("серые деревни", "рябые шлагбаумы", "зеленые, желтые <…> черные полосы", "зеленый ящик") и звуковые детали – "песня" и "колокольный звон". В одном предложении Гоголь вместил, кажется, все, что мог видеть путник, едущий по русской дороге. Его описание имеет символический характер, поскольку является отражением авторского стремления к энциклопедизму, его желания в немногом отразить многое. При этом точки зрения автора и героя в указанном примере сливаются, поскольку приведенное описание русской дороги плавно переходит в лирическое размышление "Русь! Русь! Вижу тебя из моего чудного, прекрасного далека…" .

Ещё одной стилевой доминантой не только гоголевской поэмы, но и творчества писателя в целом, является детализация. Детали помещичьего и чиновничьего быта выписаны автором так подробно, что создают впечатление полного жизнеподобия. Гоголевский текст поражает количеством деталей предметной изобразительности и таких подробностей, которые могут показаться излишними, однако каждая деталь значима и функциональна в контексте авторского замысла.

Гоголевский стиль ускользает от однозначных определений и характеризуется необыкновенной гибкостью. Символисты (В. Брюсов, А. Белый) писали о Гоголе как об "ирреалисте-символисте" и приводили весомые доказательства в пользу своих утверждений. И. Анненский считал, что гоголевский стиль имеет импрессионистический характер. Ему казалось, что "Гоголь писал пятнами, и, может быть, нигде речь его не проявляла ярче своего гения, как путаясь в своем витийстве и цепляясь о шероховатости своего блестящего фона. Гоголь хватал впечатления, чем мог: и глазами, и ушами, и носом…" . То, что поэт сказал образно – "писал пятнами", действительно отражает важную особенность композиции всей прозы Гоголя, а именно – её монтажный характер. Художественные полотна писателя создавались при помощи монтажа "кадров", то есть сцен, эпизодов, фрагментов описаний, зрительных впечатлений и звуковых образов. И поскольку писатель использовал приём коллажа, каждый фрагмент целостного полотна мог иметь свою стилевую окраску.

Г.О. Винокур называет стиль Гоголя "имитирующим" на том основании, что автор и персонаж сливаются в единое целое в языке персонажа. С.Г. Бочаров, анализируя язык повести Гоголя "Шинель", берет из её текста одно слово – "выисканный" и делает вывод о том, что таким и есть стиль писателя . В целом индивидуальный стиль Гоголя имеет синтетический характер, поскольку соединяет в себе черты, тенденции романтического, реалистического и барочного стилей, а в некоторых случаях и предвосхищает особенности поэтики символизма и импрессионизма.

В изучении гоголевского стиля существует много проблем. В свое время академик В.В. Виноградов, проанализировав работы, связанные с изучением стиля Гоголя, пришёл к выводу о том, что все они имеют общую черту: авторы этих работ не занимаются проблемой генезиса гоголевского стиля, его литературных традиций: "Ни эволюция стилистических форм Гоголя, ни органическое единство его стиля как отражение индивидуального поэтического сознания не раскрыты" .

Своеобразие гоголевского стиля непосредственно связано с его человеческой оригинальностью. Каждое из произведений писателя имеет свои стилевые доминанты. В целом стиль Гоголя можно классифицировать как риторический, орнаментальный. Проза Гоголя имеет поэтический характер, и в этом заключается важная особенность стиля писателя. Проблема изучения гоголевского стиля продолжает оставаться актуальной и требует дальнейших научных изысканий и систематизации материала.

Литература:

1. Анненский И. Эстетика "Мертвых душ" и ее наследье // Анненский И. Избранные произведения / Сост., коммент. А Федорова. – Л.: Худож. лит., 1988. – С. 623–633.

2. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. – М.: Худож. лит., 1975. – 504 с.

3. Белый Андрей. Мастерство Гоголя. – М.: МАЛП, 1996. – 351 с.

4. Бочаров С.Г. О стиле Гоголя // Теория литературных стилей. Типология стилевого развития нового времени. – М.: Наука, 1976. – С. 386–408.

5. Виноградов В.В. Гоголь и натуральная школа // Виноградов В.В. Поэтика русской литературы: Избранные труды. – М.: Наука, 1976. – С. 199–221.

6. Гоголь Н.В. Несколько слов о Пушкине // Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7 т. – Т.4. Статьи. – М.: Худож. лит., 1986. – С. 56–61.

7. Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 7 т. – Т. 5. Мертвые души: поэма / Коммент. С.И. Машинского. – М.: Худож. лит., 1985. – 527 с.

8. Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7 т. – Т.1. Вечера на хуторе близ Диканьки / Коммент. А.Чичерина, Н.Степанова. – М.: Худож. лит., 1984. – 319 с.

9. Мандельштам И. О характере гоголевского стиля. – Гельсингфорс, 1902. – 405 с.

10. Михед П.В. Об истоках художественного мира Гоголя // Гоголь и современность. – К: Изд-во при Киевском гос. университете "Вища школа", 1993. – С. 35–41.

11. Переверзев В.Ф. Творчество Гоголя // Переверзев В.Ф. Гоголь. Достоевский: Исследования. – М.: Советский писатель, 1982. – С. 40–187.

12. Подгаецкая И.Ю. Границы индивидуального стиля // Теория литературных стилей. Современные аспекты изучения. – М.: Наука, 1982. – С. 32–59.

13. Русская критическая литература о произведениях Н.В. Гоголя. Часть 1. Собрал В.Зелинский. Изд.3-е. – М., 1903. – 309 с.

14. Русская литература ХIХ века: Хрестоматия критических материалов / Сост. М.Г.Зельдович, Л.Я.Лифшиц. Изд. 2-е, перераб. – М.: Высшая школа, 1964. – 551 с.

15. Терц Абрам. В тени Гоголя // Абрам Терц. Собр. соч.: В 2 т. – Т.2. – М.: СП "Старт", 1992. – С. 3–336.

16. Чапленко В. Українізми в мові Гоголя. – Авгсбург, 1948. – 28 с.

17. Шкловский В. Искусство как прием // Шкловский В. О теории прозы. – М.: Советский писатель, 1983. – С. 9–26.

18. Эльсберг Я.Е. Стили Пушкина и Гоголя и русская культура // Теория литературных стилей. Типология стилевого развития нового времени. – М.: Наука, 1976. – С. 386– 408.

19. Эйхенбаум Б. Черты летописного стиля в литературе ХIХ века // Б. Эйхенбаум. О прозе: Сборник статей / Сост. и подготовка текста И. Ямпольского. – Л.: Худож. лит., ЛО, 1969. – С. 371–379.

Ключевые слова: Николай Гоголь,критика,творчество гоголя,произведения,читать критику,онлайн,рецензия,отзыв,поэзия,Критические статьи,проза,русская литература,19 век,анализ,вечера на хуторе близ Диканьки,стиль